— Как воевода?

— Ворует, как и все.

— Спокойно в городках служилые живут?

— С оглядкой да с осторожкой. Однако, как хана Сейдяка в полон взяли, легче стало. Многие сибирские людишки ясак добровольно приносят.

— Куда больше торговые и промышленные люди едут, не примечал?

— Как же, примечал. Где лесов больше и пушного зверя вдосталь — на восток и север. И народу лесного живет там мало, бояться некого.

— Рад я, Федор, тебя живым и здоровым видеть. Сегодня домой пораньше уйдем. Вином аглицким угощу, крепкое. Помнишь, Карстен Роде его любил.

— Помню.

Приятели похлопали друг друга по плечам и только хотели погрузиться в сладкий туман воспоминаний, как в горницу Степана Гурьева вошел Иван Волков.

— Степан Елисеевич, — поклонился Волков, — тебя большой боярин требует.

— Что ж, ты подожди, Федор, я справлюсь мигом.

Степан Гурьев надел шапку и, взяв в руки подготовленный указ, над которым работал, отправился к Борису Годунову.

Он любил и уважал правителя, считал его умным и честным человеком. Степан слышал и наговоры многих людей. Шептали, что Борис Годунов властолюбив не в меру, мстителен и зарится на царское кресло. Но Гурьев был далек от тайных дворцовых дел и Годунову был предан всей душой.

Прежде чем вызвать Степана Гурьева, правитель долго думал. Он решил послать его в Углич и поручить расправу с царевичем Дмитрием.

«Гурьев умный человек, бывший морской разбойник, на душе его лежит много человеческих жизней, он пролил много крови… Что для него стоит жизнь царевича Дмитрия?! Он получит мой приказ и выполнит его». Однако Борис Годунов не хотел открыть все карты сразу. «Пошлю его в Углич, — думал он, — будто для царских дел. Пусть поглядит, куда на уделе царские деньги идут. Поживет, поосмотрится, а через недельку я к нему верного человека пошлю с приказом. Тогда ему деваться некуда, хочет не хочет, а сделает».

Обошелся он со Степаном радушно, ласково. На это правитель был большой умелец. Он встретил дьяка у порога, взял его за руку и подвел к деревянному креслу.

— Садись, Степанушка, не в ногах правда… Большое государево дело я решил тебе поручить. Если выполнишь все, как велю, думным дьяком сделаю.

— Готов для тебя, Борис Федорович, все сделать, что могу и умею. А придет нужда, и жизнь отдам.

— Хорошо. Верю тебе. В Угличе на уделе царевича Дмитрия расходы непомерные. Куда деньги идут? — Борис Годунов развел руками. — А оттуда, из Углича, Нагие всё больше и больше просят. Денег не жалко, ежели на дело, а коли бездельно али на воровство? Поезжай в Углич, Степан Елисеевич, поживи, посмотри, как и что. Вызнай порядки ихние. На тебя, как на себя, надеюсь. Закончишь в Угличе — и обратно к себе в приказ.

— Что ж, я готов, Борис Федорович.

— Добро. — Годунов подумал. — Завтра и трогай с богом.

— Сделаю, Борис Федорович… Сегодня Федор Шубин приехал из Сибири, много поведал занятного, нужно для дела. — И Степан Гурьев принялся рассказывать то, о чем они говорили с Шубиным.

— Добро, добро, — согласился правитель, выслушав дьяка. — Вернешься из Углича, указ изготовим, и будет так, как задумал. Да, забыл тебя упредить, Степан Елисеевич: в Углич я к тебе человека пошлю с моим приказом. Кого, не знаю. Смотри на перстень. — Годунов показал золотое кольцо на безымянном пальце: два алмаза и между ними огненный рубин. — Запомнил?

Степан Гурьев кивнул головой.

— Кто покажет тебе в Угличе этот перстень, тот послан мной. Он передаст приказ… — Правитель подумал, что с товарищем Степану Гурьеву будет способнее, и добавил: — Возьми друга с собой, морехода.

Город Углич открылся к полудню. Темно-синяя лента Волги разрезала его на две части. Правобережные посады охватывал подковой высокий земляной вал, упиравшийся в берега Волги.

Степан Гурьев увидел тысячи деревянных домов, столпившихся возле крепости, множество церквей и монастырей. В Угличе сходились ямские дороги из торговых городов русского государства.

А вокруг посада — холмы и долины, покрытые дремучим хвойным лесом.

Всадники въехали через ворота земляного вала. Многочисленные церкви звонили к заутрене. На улицах встречались люди всякого звания. Пока пробирались по узким улицам к крепости, Степан Гурьев насчитал три десятка хлебных амбаров и много погребов для рыбы. У Никольских ворот угличского города расположились торговые ряды и гостиный двор, обнесенный дощатым забором.

Северная стена крепости шла по берегу Волги, западная — по реке Шелковке, восточная — по Каменному ручью. У южной стены прокопан глубокий ров, соединяющий реку Шелковку и Каменный ручей, а через ров опущен дубовый подъемный мост.

Крепость рублена в две стены из тесаных сосновых бревен. Для снабжения водой во время осады в северо-западном углу города выкопан пруд, соединявшийся с Волгой.

По стенам города ходили вооруженные стрельцы в зеленых кафтанах с золочеными петлями и пуговицами.

На башнях виднелись дозорные.

Никольские ворота врезаны в шестиугольной башне. Степан Гурьев насчитал десять крепостных башен, из которых семь были на шесть углов, остальные квадратные.

Кони простучали копытами по деревянному мосту, переброшенному через ров. Стрелец в зеленом кафтане, стоявший у ворот, преградил секирой всадникам дорогу. На его зов вышел пятидесятник в лихо заломленной шапке. Степан Гурьев показал приказ правителя Годунова.

С царским дьяком приехали в Углич Федор Шубин, подьячий Костька Конюхов и двое вооруженных слуг. Всадники спешились и привязали лошадей у коновязи.

Обширный княжий двор в обеденный час был пустынен и тих. В глубине двора Степан заметил дворец, кирпичные восьмискатные палаты и воеводские хоромы. Напротив виднелись две соборные церкви, а слева — ветхий девичий монастырь. У самых ворот прислонилась караульная изба, где готовились приказы и наряды стрельцам.

В брусяной дьячей избе, что с виду была покрепче и поновее, писцы скрипели перьями. Подьячий, неряшливо и бедно одетый, с густой черной бородой, что-то ел, причмокивая губами, из глиняной миски.

Увидев приезжих и опознав начальство, подьячий перестал есть и, сунув миску в лубяной короб, спросил:

— Откедова, государи?

— Из Москвы.

— По что? Ко двору царевича Дмитрия?

— Мне повидать бы приказчика Русина Ракова.

— Нет его в приказе, на посад обедать пошел. Пойду государю Михайле Федоровичу доложу. Как ему сказать?

— Царский дьяк Степан Гурьев с товарищами.

Степан Гурьев вышел из избы, проводил глазами подьячего, шмыгнувшего в боковую дверь дворца.

— Церковь Спаса перед тобой, Соборная, — сказал один из слуг Степана Гурьева; недавно он служил при удельном дворце истопником и знал все. — После службы царевич Дмитрий первый выходит на паперть и раздает нищим деньги. А город в незапамятные времена основан, — продолжал он. — Говорят, был боярин Ян родом пскович, близкий родственник княгини Ольги. Вот он и воздвиг… Много в нем удельных князей поперебывало. Перед Дмитрием сидел Юрий Васильевич, родной брат царя Ивана Васильевича. Юрий был убогий, юродивый. Жил больше в Москве. Умер молодым. После себя жену оставил, Ульяну. Она не захотела светской жизни, постриглась в монастырь. А через шесть лет Иван Васильевич повелел утопить ее в реке Шексне. Погодя утопленницу выловили и похоронили… И вот теперь удельный князь в Угличе царевич Дмитрий.

Солнце поднималось все выше и выше. День был ясный, радостный. С Волги доносились выкрики бурлаков и казаков, грузивших дощаники и баржи. На торгу за воротами шумели и ругались люди.

С каменного дворцового крыльца спустился долговязый юноша, за ним мальчик лет семи-восьми, его вела за руку миловидная молодая женщина, вслед за ними семенила краснощекая толстуха, разодетая ярко и нарядно.

— Царевич Дмитрий тот, махонький, с кормилицей. С ним мамка Василиса Волохова. Вишь, как ее распирает от хорошей жизни, — рассказывал слуга. — Юноша рослый — сын Василисы Оська Волохов.